«Нет, воистину Четвертый неравнодушен ко мне, — решил Корбодан. — Моя звезда мне помогает!» Настроение поднялось, и он приосанился. Дверь в Исповедальню выросла перед ним — большая, черная. Закутанный в черное охранник, чье лицо невозможно было рассмотреть под темным капюшоном, неторопливо раскрыл створки и пропустил его внутрь.
Здесь было темно, только узкая полоска света из еще не прикрытой двери падала на мозаичный пол и единственное высокое кресло в центре зала. Стены тонули во мраке.
Борясь со страхом, Корбодан дошел до кресла и уселся.
Охранник, прежде чем прикрыть дверь, глянул на него, и подмастер содрогнулся от укола этих глаз, прятавшихся в тени капюшона. Створки закрылись. Он погрузился в неимоверную черноту. Сразу стеснило дыхание, мускулы напряглись. Корбодан стал бороться со своим организмом, чтобы расслабиться. Сердце бешено стучало.
Ничего не происходило. Внезапно его осенила жуткая мысль: а что, если Великий Демиург уже исповедует его?
Тут же, забыв обо всем, он стал фокусировать мысли.
Сконцентрировав их, краем сознания начал проверять свои ощущения. Вокруг стелилась странная колдовская тишина.
И началось!
Стены исчезли, и зал наполнился языками пламени.
Корбодан находился в самом центре жгучего огня, чувствовал страшный опаляющий жар, но не кожей, а как-то иначе, словно бы жгли его другое тело, которое у него тоже было. Корбодан зажмурился — не помогало. Пламя билось со всех сторон, и он отчетливо видел его даже с закрытыми глазами.
Великий Демиург начал свою атаку!
Преданность! Корбодан всего себя вложил в это чувство. Все его мышление подчинено преданности Великому Демиургу. Пусть пылает все вокруг, пусть он, возможно, исчезнет в этом всепроникающем пламени — ничто не отвратит его от того, кто пришел, чтобы воспринять в себя мир.
Появилось ощущение пристального взгляда. Кто-то тяжело копался в его сознании, пытаясь заглянуть в самые потайные уголки души. Преданность! Корбодан давал понять, что это чувство владеет им безраздельно, хотя уже дрогнул внутренне, почувствовав неизмеримую мощь всепроникающего взгляда. Постепенно мысль о преданности слабела, выдыхалась и вот-вот готова была испариться, теснимая клокочущим сумбуром паники, за которым неудержимым потоком могли хлынуть любые чувства. Тогда он постепенно стал переходить на любовь.
Борьба продолжалась. Огонь, казалось, уже выжег все его внутренности. Терпение и воля иссякли.
Любовь, только настоящая любовь, глубокие сильные волны которой подмастер фокусировал в своем сознании, — она всепроникающа, безмерна, безгранична… Она учит, подсказывает, помогает, направляет к Великому Демиургу. Дает возможность отличать истинное от ложного и вредного. Дает по-настоящему ясно осознать ту Цель, великие предначертания которой выпало ему осуществлять!
Страшный взгляд невозмутимо рылся в нем.
Корбодан начал слабеть. Не смея хоть на секунду ослабить волю и сознание, вдыхая раскаленный воздух, он познал, что такое настоящий ад. Но именно это, как ни странно, помогало продолжать борьбу. Чересчур велик был ужас перед последствиями неверного шага. Откуда-то черпались все новые силы, он чередовал и чередовал чувства преданности и любви…
Время замерло. Пространство окаменело. Только длилась эта чудовищная пытка, и он боролся, не давая себе послабления, не позволяя прорваться шлюзам сознания, через которые откроются самые глубины его души…
Когда высокие створки дверей Исповедальни открылись и лучи света упали на кресло с полуживой жертвой, охранник неспешно прошел в глубь зала. Перекосившееся лицо испытуемого заставило его содрогнуться под маской.
— Подмастер! — почтительно шепнул он. — Подмастер Корбодан! Исповедь окончена.
Тот тупо уставился на него, не осознавая, кто перед ним.
Охранник слегка дотронулся до его плеча: — Пора идти.
Корбодан неестественно прямо поднялся и сделал шаг.
Потом, словно очнувшись, сорвался с места и побежал из Черного зала.
Крик Хеликса разорвал тишину. Он заметался в железных стенах убежища, срывая остатки покоя и сна, возвращая к суровой реальности.
Первым делом Моросанов, открыв глаза, сверился с хронометром — поспать удалось четыре часа. Вполне достаточно для Додарба.
О чем это кричал Хеликс?
Илья схватил схит и выбежал из каюты.
— Город! — снова завопил Йоронг высоким фальцетом. — Мертвый город! Теперь мертвый город!
Выскочив на поверхность, Илья увидел Хеликса и подоспевшего Кристофера. Напарники даже не повернулись к нему, полностью поглощенные открывшимся перед ними потрясающим зрелищем.
Мертвый город начинался почти сразу же за большими зелеными валунами, метрах в ста. Он лежал в глубокой равнине, окруженный титанической полуразрушенной крепостной стеной. В рассеянном предутреннем свете радужно сверкали и переливались купола непонятных высоких строений, свечками поднимались в небо остроконечные темные шпили, поблескивали, словно зерна, многочисленные дома с плоскими крышами. Повсюду виднелись следы борьбы и разрушения — словно каверны, зияли неровные сквозные прорехи в стенах и крышах, многие шпили, не доходя и до половины своей высоты, обрывались изломанными остриями.
— Смотри, — резко дернув за рукав Моросанова, прошептал Хеликс. Звездолет!
Илья и сам уже увидел вдалеке, на окраине города, огромную темную воронку, словно кратер вулкана, обугленные остовы зданий, среди которых, изрядно измятый, возвышался обгоревший корпус боевого крейсера. Несмотря на то что Илья отдавал себе отчет в нереальности зрелища, оно производило сильное угнетающее впечатление. До сих пор они видели на Додарбе только изумительной красоты хрустальные города, которых не коснулось разрушение. Почему им теперь показывают это? В том, что видения миражей проецируются специально, Моросанов уже не сомневался. Этот мертвый город — явно работа Аркла. Что это — предупреждение, шантаж?